Месяц: Январь 2020

Осень. В просторной избе зажиточного, болезненного мужика Петра — жена Анисья, Акулина, его дочь от первого брака, поют песни. Сам хозяин в который раз зовет и ругает, грозясь рассчитать Никиту, щеголеватого парня лет двадцати пяти, работника ленивого и гулящего. За него с яростью вступается Анисья, а Анютка, их десятилетняя дочь, вбегает в горницу с рассказом о приезде Матрены и Акима, родителей Никиты.

Услышав о предстоящей Никитиной женитьбе, Анисья «взбеленилась […] ровно овца круговая» и еще злобней набросилась на Петра, задумав любыми средствами расстроить свадьбу. Акулина знает тайные намерения мачехи. Никита открывает Анисье желание отца насильно женить его на девке-сироте Маринке. Анисья предупреждает: если что… «Жизни решусь! Согрешила я, закон рушила, да уж не ворочаться стать». Как Петр умрет, обещает взять Никиту в дом хозяином и разом покрыть все грехи.

Матрена застает их обнявшись, сочувствует Анисьиной жизни со стариком, обещает помешать Акиму и напоследок, тайно сговорившись, оставляет ей сонных порошков, снадобье опоить мужа — «никакого духу нет, а сила большая…». Заспорив при Петре с Акимом, Матрена порочит девку Марину, артельную кухарку, которую Никита обманул, живя прежде на чугунке. Никита лениво отпирается на людях, хоть и «боязно в неправде божиться». К радости Матрены сына оставляют в работниках еще на год.

От Анюты Никита узнает о приходе Марины, о её подозрениях и ревности. Акулина слышит из чулана, как Никита прогнал Марину: «Обидел ты её […] так-то и меня обидишь […] пес ты».

Проходит шесть месяцев. Умирающий Петр зовет Анисью, велит послать Акулину за сестрой. Анисья медлит, ищет деньги и не может найти. Как бы случайно навестить сына приходит Матрена с известием о свадьбе Маринки с вдовцом Семеном Матвеевичем. С глазу на глаз перегова­риваются Матрена с Анисьей о действии порошков, но Матрена предупреждает держать все в тайне от Никиты — «жалос-тив очень». Анисья трусит. В этот момент, держась за стенку, на крыльцо выползает Петр и просит в который раз послать Анютку за сестрой Марфой.

Матрена отправляет Анисью немедля ошарить все места, чтобы найти деньги, а сама усаживается на крыльце с Петром. К воротам подъезжает Никита Хозяин расспрашивает его о пахоте, прощается, и Матрена уводит его в избу. Анисья мечется, молит о помощи Никиту. Деньги отыскиваются прямо на Петре — нащупала Матрена, торопит Анисью до прихода сестры скорей ставить самовар, а сама наставляет Никиту прежде всего «денежки не упустить», а уж потом и «баба в руках будет». «Если […] похрапывать начнет […] ей укороту можно сделать». А тут и Анисья выбегает из избы, бледная, вне себя, неся под фартуком деньги: «Помер никак. Я снимала, он и не почуял». Матрена, пользуясь её растерянностью, тут же передает деньги Никите, опередив приход Марфы и Акулины. Начинают обмывать покойника.

Проходит еще девять месяцев. Зима. Анисья ненарядная сидит за станом, ткет, ждет из города Никиту с Акулиной и, вместе с работником Митричем, Анютой и заглянувшей на огонек кумой, обсуждают Акулинины наряды, бесстыдство («растрепа-девка, нехалявая, а теперь расфуфырилась, раздулась, как пузырь на воде, я, говорит, хозяйка»), злой нрав, неудачные попытки выдать её замуж да сплавить быстрей, беспутство и пьянство Никиты. «Оплели меня, обули так ловко […] Ничего-то я сдуру не примечала […] а у них согласье было», — стонет Анисья.

Отворяется дверь. Входит Аким просить у Никиты денег на новую лошаденку. За ужином Анисья жалуется на «баловство» и безобразия Никиты, усовестить просит. На что Аким отвечает одно: «…Бога забыли» и рассказывает о ладном житье-бытье Маринки.

Никита пьяный, с мешком, узлом и с покупками в бумаге останав­ливается на пороге и начинает куражиться, не замечая отца. Следом идет разряженная Акулина. На просьбу Акима Никита вынимает деньги и созывает всех пить чай, приказывая Анисье ставить самовар. Анисья с трубой и столешником возвращается из чулана и смахивает полушальчик, купленный Акулиной. Вспыхивает ссора. Никита выталкивает Анисью, приговаривая Акулине: «Я хозяин […] Ее разлюбил, тебя полюбил. Моя власть. А ей арест». Потешась, возвращает Анисью, достает наливку, угощенье. Все собираются за столом, только Аким, видя неладное житье, отказывается от денег, еды и ночлега, и, уходя, пророчествует: «к погибели, значит, сын мой, к погибели…»

Осенним вечером в избе слышны говор и пьяные крики. Уезжают Акулинины сваты. Соседки судачат о приданом. Сама невеста лежит в сарае, занемогши животом. «С глазу», — уговаривает сватов Матрена, — а так «девка как литая — не ущипнешь». К Анисье после проводов гостей на двор вбегает Анютка: Акулина в амбар ушла, «я, говорит, не пойду замуж, я, говорит, помру». Слышен писк новорож­денного. Матрена с Анисьей торопятся скрыть, толкают Никиту в погреб рыть яму — «Земля-матушка никому не скажет, как корова языком слижет».

Никита огрызается Анисье: «…опостылела она мне […] А тут порошки эти […] Да кабы я знал, я бы её, суку, убил тогда!» Медлит, упорствуе?: «Ведь это какое дело! Живая душа тоже…» — и все же сдается, берет младенца, завернутого в тряпье, мучается. Анисья выхватывает у него из рук ребенка, кидает в погреб и сталкивает Никиту вниз: «Задуши скорей, не будет живой!» Скоро Никита вылезает из погреба, трясется весь, со скребкой бросается на мать и Анисью, потом останав­ливается, бежит назад, прислушивается, начинает метаться: «Что они со мной сделали? […] Пищал как […] Как захрустит подо мной. И жив все, право, жив […] Решился я своей жизни…»

В избе, полной народа, Акулина с женихом ждут благословения «вотчима». Среди гостей — Марина, муж её и урядник. Когда Анисья разносит вино, песни замолкают. Входит Никита, босой, ведя с собой Акима, и, вместо того чтобы взять икону, падает на колени и кается, к восторгу Акима, — «Божье дело идет…» — во всех грехах — в вине перед Мариной, в насильной смерти Петра, совращении Акулины и убийстве её ребеночка: «Отравил я отца, погубил я, пес, и дочь […] Я сделал, один я!» Отцу кланяется: «…говорил ты мне: «Коготок увяз, и всей птичке пропасть». Аким обнимает его. Свадьба расстроилась. Урядник зовет понятых допрашивать всех и вязать Никиту.

В лучшую гостиницу города приезжает молодой гусарский офицер, граф Турбин. Свободных номеров нет; «отставной кавалерист» Завальшевский предлагает графу остановиться в его номере, ссужает Турбина деньгами. Собственно, Завальшевский никогда не служил в кавалерии, но было время, когда он хотел туда поступить. А теперь он уже сам искренне уверовал в своё кавалерийское прошлое. Завальшевский рад возможности пообщаться с Турбиным, который повсюду известен как «истинный гусар».

Из Москвы едет в свой полк уланский корнет Ильин, «молоденький весёлый мальчик». Он вынужден остановиться в городе К. Без всякого злого умысла Завальшевский знакомит его с игроком Лухновым. К моменту приезда Турбина Ильин играет уже четыре ночи напролёт и проигрывает часть находившихся при нем казённых денег.

Корнет просыпается в шесть часов вечера. К нему в номер приходят Лухнов, другие игроки, а также Завальшевский с Турбиным. Граф наблюдает за игрой, не участвуя в ней. Он предупреждает Ильина, что Лухнов — шулер. Но корнет не внемлет его предостережениям. Турбин и Завальшевский уезжают на бал к предводителю дворянства.

На балу Завальшевский знакомит Турбина со своей сестрой, Анной Федоровной Зайцовой, молоденькой вдовушкой. Турбин ухаживает за ней. Вдовушка очарована графом, а бывший её обожатель так раздосадован, что даже предпринимает жалкую попытку поссориться с Турбиным.

Граф, пробравшись в карету Анны Федоровны, ждёт её там. Молодая женщина садится в карету; увидев Турбина, она не пугается и не сердится…

После бала многие едут кутить к цыганам. Гульба уже идёт к концу, как вдруг приезжает граф Турбин. Веселье разгорается вновь. Граф пляшет, много пьёт, издевается над содержателем гостиницы, который уже под утро просит всех разойтись. На рассвете Турбин возвращается в гостиницу. Он должен нынче же покинуть город.

Корнет Ильин тем временем проиграл все казённые деньги. Граф, видя отчаяние корнета, обещает выручить его. Турбин силой отбирает деньги у шулера Лухнова и возвращает Ильину.

Вся компания, кутившая этой ночью, едет провожать Турбина до заставы: на тройках, с цыганами, с песнями. У заставы все прощаются. Уже отъехав от города, Турбин вспоминает об Анне Федоровне и велит ямщику поворачивать назад. Он застаёт вдовушку ещё спящей. Поцеловав её, граф Турбин навсегда уезжает из города К.

Проходит двадцать лет. 1848 г. Граф Федор Турбин давно убит на дуэли. Его сыну уже двадцать три года. Молодой граф похож на отца только внешностью. «Любовь к приличию и удобствам жизни», «практический взгляд на веши» — главные его качества.

Гусарский эскадрон, которым командует молодой Турбин, ночует в Морозовке, деревне Анны Федоровны Зайцовой. Анна Федоровна сильно постарела. Вместе с ней живут её брат — «кавалерист» и дочь Лиза, девушка простодушная, весёлая и искренняя. Лизе двадцать два года.

Офицеры — граф Турбин и корнет Полозов — останавливаются в деревенской избе. Анна Федоровна посылает спросить, не нужно ли им чего-нибудь. Граф просит «комнату почище»; тогда от Анны Федоровны следует приглашение переночевать в её доме. Граф охотно соглашается, корнет же смущён: ему совестно беспокоить хозяев. Полозов — юноша робкий, застенчивый. Он находится под сильным влиянием Турбина.

Анна Федоровна взволнована встречей с сыном графа Федора Турбина, Она приглашает гостей провести вечер вместе с хозяевами. Все садятся играть в преферанс, и граф обыгрывает бедную старушку на сумму, которая ей представляется довольно значительной. Анна Федоровна раздосадована, граф же ни капли не смушен.

Корнет поражён красотой Лизы, но никак не может завязать с ней разговор. Турбину же это легко удаётся. Девушка простодушно рассказывает, в какой комнате она спит. Граф Турбин понимает эти слова как приглашение на свидание.

Ночь. Лиза засыпает, сидя у открытого окна Турбин из сада наблюдает за ней и после долгих сомнений решается подойти. Его прикосновение будит девушку. Она в ужасе убегает. Граф возвращается в свою комнату и рассказывает корнету Полозову об этом приключении, добавив, что барышня сама назначила ему свидание. Корнету же Лиза представляется «чистым, прекрасным созданием». Возмущённый Полозов называет Турбина подлецом.

Наутро офицеры уезжают, не простившись с хозяевами и не разговаривая друг с другом. До дуэли дело так и не доходит.

Елизавета Андреевна Протасова решается расстаться с мужем, Федором Васильевичем, образ жизни которого становится для неё невыносим: Федя Протасов пьёт, проматывает своё и женино состояние. Мать Лизы одобряет её решение, сестра Саша — категорически против расставания с таким удивительным, хотя и со слабостями, человеком, как Федя. Мать полагает, что, получив развод, Лиза соединит свою судьбу с другом детства Виктором Михайловичем Карениным. Лиза предпринимает последнюю попытку вернуть мужа и для этого посылает к нему Каренина Тот находит Протасова у цыган, в обществе нескольких офицеров. Слушая любимые свои песни «Канавела», «Час роковой», «Не вечерняя», Федя замечает: «И зачем может человек доходить до этого восторга, а нельзя продолжать его?» Он отвергает просьбу жены вернуться в семью.

Все говорит за то, что Лиза Протасова должна соединить свою судьбу с Виктором Карениным: тот любит её с детства, она в глубине души отвечает ему взаимностью; Виктор любит и её маленького сына Мишечку. Мать Виктора, Анна Дмитриевна, тоже была бы рада видеть Лизу женою своего сына, если бы не связанные с этим тяжёлые обстоятельства.

В Федю влюбляется цыганка Маша, пение которой он так любит. Это вызывает возмущение её родителей, которые считают, что барин погубил их дочь. Маша тоже пытается убедить Федю пожалеть жену и вернуться домой. Тот отвергает и эту просьбу — уверенный, что живёт теперь в согласии с совестью. Уйдя из семьи, в одиночестве, Протасов начинает писать. Он читает Маше начало своей прозы: «Поздней осенью мы сговорились с товарищем съехаться у Мурыги-ной площадки. Площадка эта был крепкий остров с сильными выводками. Был тёмный, тёплый, тихий день. Туман…»

Виктор Каренин через князя Абрезкова пытается узнать о дальнейших намерениях Протасова. Тот подтверждает, что готов на развод, но не способен на связанную с этим ложь. Федя пытается объяснить Абрезкову, отчего не может вести добропорядочную жизнь: «А что я ни делаю, я всегда чувствую, что не то, что надо, и мне стыдно. А уж быть предводителем, сидеть в банке — так стыдно, так стыдно… И, только когда выпьешь, перестанет быть стыдно». Он обещает через две недели устранить препятствия к браку Лизы и Каренина, которого считает порядочным и скучным человеком.

Чтобы освободить жену, Федя пытается застрелиться, даже пишет прощальное письмо, но не находит в себе сил для этого поступка. Цыганка Маша предлагает ему инсценировать самоубийство, оставив на берегу реки одежду и письмо. Федя соглашается.

Лиза и Каренин ожидают известий от Протасова: тот должен подписать прошение о разводе. Лиза говорит Виктору о своей любви без раскаяния и без возврата, о том, что из её сердца исчезло все, кроме любви к нему. Вместо подписанного прошения секретарь Каренина, Вознесенский, приносит письмо от Протасова. Тот пишет, что чувствует себя посторонним, мешающим счастью Лизы и Виктора, но не может лгать, давать взятки в консистории, чтобы получить развод, и поэтому хочет физически уничтожиться, таким образом освободив всех. В последних строках прощального письма он просит помочь какому-то слабому, но хорошему часовщику Евгеньеву. Потрясённая этим письмом, Лиза в отчаянии повторяет, что любит одного только Федю.

Через год в грязной комнате трактира сидит опустившийся, оборванный Федя Протасов и разговаривает с художником Петушковым. Федя объясняет Петушкову, что не мог выбрать для себя ни одну судьбу из тех, которые возможны для человека его круга: ему было противно служить, наживать деньги и таким образом «увеличивать ту пакость, в которой живёшь», но он и не был героем, способным разрушать эту пакость. Поэтому ему оставалось только забыться — пить, гулять, петь; что он и делал. В своей жене, идеальной женщине, он не находил того, что зовётся изюминкой; в их жизни не было игры, без которой невозможно забыться. Федя вспоминает цыганку Машу, которую он любил — более всего за то, что оставил её, и таким образом сделал ей добро, а не зло. «А ведь ты знаешь, — говорит Федя, — мы любим людей за то добро, которое мы им сделали, и не любим за то зло, которое мы им делали».

Протасов рассказывает Петушкову историю своего превращения в «живой труп», после чего его жена смогла выйти замуж за добропорядочного, любящего её человека. Этот рассказ подслушивает случайно оказавшийся поблизости Артемьев. Он начинает шантажировать Федю, предлагая ему требовать от жены денег в обмен на молчание. Протасов отказывается; Артемьев отдаёт его в руки городового.

В деревне, на террасе, обвитой плющом, беременная Лиза ожидает приезда мужа, Виктора Каренина. Тот привозит из города письма, среди которых оказывается и бумага от судебного следователя с сообщением о том, что Протасов жив. Все в отчаянии.

Судебный следователь снимает показания с Лизы и Каренина. Они обвиняются в двоебрачии и в том, что знали об инсценировке Протасовым самоубийства. Дело осложняется тем, что прежде Лиза опознала найденное в воде мёртвое тело как труп своего мужа, а кроме того, Каренин регулярно посылал деньги в Саратов, и теперь отказывается объяснить, кому они предназначались. Хотя деньги пересылались на подставное лицо, именно в Саратове проживал все это время Протасов.

Приведённый для очной ставки Протасов просит прощения у Лизы и Виктора и уверяет следователя, что они не знали о том, что он жив. Он видит, что следователь мучает их всех лишь для того, чтобы показать свою власть над ними, не понимая происходившей в них духовной борьбы.

Во время суда Федя находится в каком-то особенном возбуждении. В перерыве его прежний приятель Иван Петрович Александров передаёт ему пистолет. Узнав, что второй брак его жены будет расторгнут, а ему и Лизе грозит ссылка в Сибирь, Протасов стреляет себе в сердце. На звук выстрела выбегают Лиза, Маша, Каренин, судьи и подсудимые. Федя просит прощения у Лизы за то, что не мог иначе «распутать» её. «Как хорошо… Как хорошо…» — повторяет он перед смертью.

С молодых лет оставшись без родителей, Оленин к двадцати четырём годам промотал половину состояния, нигде не кончил курса и нигде не служил. Он постоянно поддаётся увлечениям молодой жизни, но ровно настолько, чтобы не быть связанным; инстинктивно бежит всякого чувства и дела, которые требуют серьёзных усилий. Не зная с уверенностью, на что же направить силу молодости, которую ясно чувствует в себе, Оленин надеется с отъездом на Кавказ переменить жизнь, чтобы не стало в ней больше ошибок и раскаяния.

За долгое время дороги Оленин то предаётся воспоминаниям о московской жизни, то рисует в воображении манящие картины будущего. Горы, которые открываются перед ним в конце пути, удивляют и радуют Оленина бесконечностью величественной красоты. Все московские воспоминания исчезают, и какой-то торжественный голос будто говорит ему: «Теперь началось».

Станица Новомлинская стоит в трёх верстах от Терека, разделяющего казаков и горцев. Казаки несут службу в походах и на кордонах, «сидят» в дозорах на берегу Терека, охотятся и ловят рыбу. Женщины ведут домашнее хозяйство. Эту устоявшуюся жизнь нарушает приход на постой двух рот кавказского пехотного полка, в котором уже три месяца служит Оленин. Ему отведена квартира в доме хорунжего и школьного учителя, приезжающего домой по праздникам. Хозяйство ведут жена — бабушка Улита и дочь Марьянка, которую собираются выдать за Лукашку, самого удалого из молодых казаков. Как раз перед самым приходом русских солдат в станицу в ночном дозоре на берегу Терека Лукашка отличается — убивает из ружья плывущего к русскому берегу чеченца.

Когда казаки разглядывают убитого абрека, незримый тихий ангел пролетает над ними и покидает это место, а старик Ерошка говорит, как будто с сожалением: «Джигита убил». Оленин принят хозяевами холодно, как и заведено у казаков принимать армейских. Но постепенно хозяева становятся терпимее к Оленину. Этому способствует его открытость, щедрость, сразу установившееся приятельство со старым казаком Ерошкой, которого в станице уважают все. Оленин наблюдает жизнь казаков, она восхищает его естественной простотой и слитностью с природой.

В порыве добрых чувств он дарит Лукашке одну из своих лошадей, и тот принимает подарок, не в силах понять такого бескорыстия, хотя Оленин искренен в своём поступке. Он всегда угощает вином дядю Ерошку, сразу соглашается с требованием хорунжего повысить плату за квартиру, хотя оговорена была меньшая, дарит Лукашке коня — все эти внешние проявление искренних чувств Оленина казаки и называют простотой.

Ерошка много рассказывает о казацкой жизни, и немудрёная философия, заключённая в этих рассказах, восхищает Оленина. Они вместе охотятся, Оленин любуется дикой природой, слушает наставления и размышления Ерошки и чувствует, что постепенно все больше и больше хочет слиться с окружающей жизнью. Весь день он ходит по лесу, возвращается голодный и усталый, ужинает, выпивает с Ерошкой, видит с крыльца горы на закате, слушает истории про охоту, про абреков, про беззаботное, удалое житье.

Оленин переполнен чувством беспричинной любви и обретает наконец ощущение счастья. «Все Бог сделал на радость человеку. Ни в чем греха нет», — говорит дядя Ерошка. И словно отвечает ему Оленин в своих мыслях: «Всем надо жить, надо быть счастливым… В человека вложена потребность счастья». Однажды на охоте Оленин представляет, что он «такой же комар, или такой же фазан или олень, как те, которые живут теперь вокруг него». Но как бы тонко ни чувствовал Оленин. природу, как бы ни понимал окружающую жизнь, — она не принимает его, и он с горечью осознает это.

Оленин участвует в одной экспедиции и представлен в офицеры. Он сторонится избитой колеи армейской жизни, состоящей в большей части из картёжной игры и кутежей в крепостях, а в станицах — в ухаживании за казачками. Каждое утро, налюбовавшись на горы, на Марьянку, Оленин уходит на охоту. Вечером возвращается усталым, голодным, но совершенно счастливым. Непременно приходит к нему Ерошка, они долго беседуют и расходятся спать.

Оленин каждый день видит Марьянку и любуется ею так же, как красотой гор, неба, даже не помышляя о других отношениях. Но чем больше он наблюдает её, тем сильнее, незаметно для себя, влюбляется.

Оленину навязывает свою дружбу князь Белецкий, знакомый ещё по московскому свету. В отличие от Оленина Белецкий ведёт в станице обычную жизнь богатого кавказского офицера. Он и уговаривает Оленина прийти на вечеринку, где должна быть Марьянка. Подчиняясь своеобразным шутливым правилам таких вечеринок, Оленин и Марьянка остаются наедине, и он целует её. После этого «стена, разделявшая их прежде, была разрушена». Оленин все больше времени проводит в комнате у хозяев, ищет любой повод, чтобы увидеть Марьянку. Все больше размышляя о своей жизни и поддаваясь нахлынувшему на него чувству, Оленин готов уже жениться на Марьянке.

В это же время продолжаются приготовления к свадьбе Лукашки и Марьянки. В таком странном состоянии, когда внешне все идёт к этой свадьбе, а у Оленина крепнет чувство и яснеет решимость, он делает девушке предложение. Марьянка соглашается, при условии согласия родителей. Наутро Оленин собирается идти к хозяевам просить руки их дочери. Он видит на улице казаков, среди них Лукашку, которые едут ловить перебравшихся на эту сторону Терека абреков. Повинуясь долгу, Оленин едет с ними.

Вот подлинная история Позднышева, рассказанная им самим той же ночью одному из попутчиков, история о том, как он этой самой любовью был приведён к тому, что с ним произошло. Позднышев, помещик и кандидат университета (был даже и предводителем) жил до женитьбы, как все в его кругу. Жил (по его нынешнему мнению) развратно, но, живя развратно, считал, что живёт, как надо, даже нравственно. Он не был соблазнителем, не имел «неестественных вкусов», не делал из разврата цели своей жизни, а отдавался ему степенно, прилично, скорее для здоровья, избегая женщин, которые могли бы его связать.

Между тем чистого отношения к женщине у него давно уже не могло быть, он был, что называется, «блудником», подобным морфинисту, пьянице, курильщику. Потом, как выразился Позднышев, не вдаваясь в подробности, пошли и всяческие отклонения. Так жил он до тридцати лет, не оставляя, впрочем, желания устроить себе самую возвышенную, «чистую» семейную жизнь, приглядываясь с этой целью к девушкам, и наконец нашёл такую, одну из двух дочерей разорившегося пензенского помещика, которую счёл достойной себя.

Однажды вечером они ездили в лодке и ночью, при лунном свете, возвращались домой. Позднышев любовался её стройной фигурой, обтянутой джерси (это ему хорошо запомнилось), и вдруг решил, что это — она. Ему казалось, что она понимает в эту минуту все, что чувствует он, а он, как ему тогда казалось, думал самые возвышенные вещи, и на самом деле джерси было ей особенно к лицу, и после проведённого с нею дня он вернулся домой в восторге, уверенный, что она — «верх нравственного совершенства», и уже назавтра сделал предложение. Поскольку он женился не на деньгах и не на связях (она была бедна), да к тому же имел намерение держаться после женитьбы «единобрачия», то гордости его не было пределов. (Свинья я был ужасная, а воображал, что ангел, признался Позднышев своему попутчику.) Однако все сразу пошло наперекосяк, медовый месяц не складывался. Все время было гадко, стыдно и скучно. На третий или четвёртый день Позднышев застал жену скучающей, стал спрашивать, обнял, она заплакала, не умея объяснить.

И ей было грустно и тяжело, а лицо выражало неожиданную холодность и враждебность. Как? Что? Любовь — союз душ, а вместо этого вот что! Позднышев содрогнулся. Неужели влюблённость истощилась удовлетворением чувственности и они остались друг против друга совершенно чужие? Позднышев ещё не понимал, что эта враждебность была нормальным, а не временным состоянием. Но потом произошла ещё ссора, потом ещё одна, и Позднышев почувствовал, что «попался», что женитьба не есть нечто приятное, а, напротив, очень тяжёлое, но он не хотел признаться в этом ни себе, ни другим. (Это озлобление, рассудил он позднее, было не что иное, как протест человеческой природы против «животного», которое подавляло её, но тогда он думал, что виноват женин дурной характер.)

В восемь лет у них родилось пять детей, но и жизнь с детьми была не радость, а мука. Жена была чадолюбива и легковерна, и семейная жизнь обернулась постоянным спасением от воображаемых или действительных опасностей. Присутствие детей дало новые поводы к раздорам, отношения становились все враждебнее. На четвёртый год они уже разговаривали просто: «Который час? Пора спать. Какой нынче обед? Куда ехать? Что написано в газете? Послать за доктором. Горло болит у Маши». Он смотрел, как она наливает чай, подносит ложку ко рту, хлюпает, втягивая жидкость, и ненавидел её именно за это. «Тебе хорошо гримасничать, — думал он, — ты вот промучила меня сценами всю ночь, а у меня заседание».

«Тебе хорошо, — думала она, — а я всю ночь не спала с ребёнком». И они не только так думали, но и говорили, и так бы и жили, как в тумане, не понимая себя, если бы не случилось того, что случилось. Жена его будто проснулась с тех пор, как перестала рожать (доктора подсказали средства), и постоянная тревога о детях стала утихать, она будто очнулась и увидела целый мир с его радостями, о которых она забыла. Ах, как бы не пропустить! Уйдёт время, не воротишь! Ей с юности внушали, что в мире одно достойно внимания — любовь; выйдя замуж, она получила кое-что из этой любви, но далеко не все, что ожидалось. Любовь с мужем была уже не то, ей стала представляться какая-то другая, новая, чистенькая любовь, и она стала оглядываться, ожидая чего-то, снова взялась за брошенное прежде фортепьяно… И тут явился этот человек.

Он был музыкант, скрипач, сын разорившегося помещика, окончивший консерваторию в Париже и вернувшийся в Россию. Звали его Трухачевский. (Позднышев и теперь не мог говорить о нем без ненависти: влажные глаза, красные улыбающиеся губы, нафиксатуаренные усики, лицо пошло-хорошенькое, а в манерах деланная весёлость, говорил все больше намёками, отрывками.) Трухачевский, приехав в Москву, зашёл к Позднышеву, тот представил его своей жене, тотчас же зашёл разговор о музыке, он предложил ей играть с ней, она обрадовалась, а Позднышев сделал вид, что обрадовался, чтобы не подумали, что он ревнует.

Потом Трухачевский приехал со скрипкой, они играли, жена казалась заинтересованной одной музыкой, но Позднышев вдруг увидел (или ему почудилось, что он увидел), как зверь, сидящий в них обоих, спросил: «Можно?» — и ответил: «Можно». У Трухачевского не было сомнений, что эта московская дама согласна. Позднышев же поил его за ужином дорогим вином, восхищался его игрой, звал опять в следующее воскресенье обедать и еле сдерживал себя, чтобы тут же не убить.

Вскоре был устроен званый обед, скучный, притворный. Довольно скоро началась музыка, играли Крейцерову сонату Бетховена, жена на фортепьяно, Трухачевский на скрипке. Страшная вещь эта соната, страшная вещь музыка, думал Позднышев. И это страшное средство в руках у кого угодно. Разве можно Крейцерову сонату играть в гостиной? Сыграть, похлопать, съесть мороженое? Услышать её и жить как прежде, не совершая те важные поступки, на которые настроила музыка? Это страшно, разрушительно. Но Позднышев впервые с искренним чувством пожал Трухачевскому руку и благодарил за удовольствие.

Вечер кончился благополучно, все разъехались. А ещё через два дня Позднышев уехал в уезд в самом хорошем настроении, дел была пропасть. Но однажды ночью, в постели, Позднышев проснулся с «грязной» мыслью о ней и о Трухачевском. Ужас и злоба стиснули его сердце. Как это может быть? А как может этого не быть, если он сам на ней ради этого и женился, а теперь того же от неё хочет другой человек. Тот человек здоровый, неженатый, «между ними связь музыки — самой утончённой похоти чувств». Что может удержать их? Ничто. Он не заснул всю ночь, в пять часов встал, разбудил сторожа, послал за лошадьми, в восемь сел в тарантас и поехал. Ехать надо было тридцать пять вёрст на лошадях и восемь часов на поезде, ожидание было ужасно. Чего он хотел? Он хотел, чтобы его жена не желала того, чего она желала и даже должна была желать. Как в бреду он подъехал к своему крыльцу, был первый час ночи, в окнах ещё горел свет. Он спросил лакея, кто в доме. Услышав, что Трухачевский, Позднышев чуть не зарыдал, но дьявол тут же подсказал ему: не сентиментальничай, они разойдутся, не будет улик…

Было тихо, дети спали, лакея Позднышев отправил на вокзал за вещами и запер за ним дверь. Он снял сапоги и, оставшись в чулках, взял со стены кривой дамасский кинжал, ни разу не употреблявшийся и страшно острый. Мягко ступая, пошёл туда, резко распахнул дверь. Он навсегда запомнил выражение их лиц, это было выражение ужаса Позднышев бросился на Трухачевского, но на руке его повисла внезапная тяжесть — жена, Позднышев подумал, что смешно было бы догонять в одних чулках любовника жены, он не хотел быть смешон и ударил жену кинжалом в левый бок, и тут же вытащил его, желая как бы поправить и остановить сделанное.

«Няня, он меня убил!», — из-под корсета хлынула кровь. «Добился своего…» — и сквозь физические страдания и близость смерти выразилась её знакомая животная ненависть (о том же, что было главным для него, об измене, она не считала нужным говорить). Только позже, увидев её в гробу, он стал понимать, что сделал, что он убил её, что она была живая, тёплая, а стала неподвижная, восковая, холодная и что поправить этого никогда, нигде, ничем нельзя. Он провёл одиннадцать месяцев в тюрьме в ожидании суда, был оправдан. Детей забрала его свояченица.

Бабушке доносят, что мальчики играются с порохом, и, хотя это всего лишь безобидная свинцовая дробь, бабушка винит в недостаточности присмотра за детьми Карла Иваныча и настаивает на том, чтобы его заменили приличным гувернёром. Николенька тяжело переживает расставание с Карлом Иванычем.

С новым гувернёром-французом у Николеньки отношения не складываются, он сам не понимает порой своей дерзости в отношении воспитателя. Ему кажется, что обстоятельства жизни направлены против него. Случай с ключиком, который по неосторожности он ломает, непонятно почему пытаясь открыть папин портфель, окончательно выводит Николеньку из душевного равновесия. Решая, что все специально ополчились против него, Николенька ведёт себя непредсказуемо — ударяет гувернёра, в ответ на сочувственный вопрос брата: «Что с тобой делается?» — кричит, как все гадки ему и отвратительны. Его запирают в чулан и грозят наказать розгами. После долгого заточения, во время которого Николеньку мучает отчаянное чувство униженности, он просит у отца прощения, и с ним делаются конвульсии. Все боятся за его здоровье, но после двенадцатичасового сна Николенька чувствует себя хорошо и легко и даже рад, что домашние переживают за его непонятную болезнь.

После этого случая Николенька все более ощущает себя одиноким, и главным его удовольствием становятся уединённые размышления и наблюдения. Он наблюдает странные отношения горничной Маши и портного Василия. Николенька не понимает, как такие грубые отношения могут называться любовью. Круг мыслей Николеньки широк, и он часто путается в своих открытиях: «Я думаю, что я думаю, о чем я думаю, и так далее. Ум за разум заходил…»

Николенька радуется поступлению Володи в университет и завидует его взрослости. Он замечает изменения, которые происходят с братом и сёстрами, наблюдает, как у стареющего отца появляется к детям особенная нежность, переживает смерть бабушки — и его оскорбляют разговоры о том, кому же достанется её наследство…

До поступления в университет Николеньке остаётся несколько месяцев. Он готовится в математический факультет и учится хорошо. Стараясь избавиться от многих недостатков отрочества, Николенька считает главным из них склонность к бездеятельному умствованию и думает, что эта склонность принесёт ему в жизни много вреда.

Таким образом в нем проявляются попытки самовоспитания. К Володе часто приходят приятели — адъютант Дубков и студент князь Нехлюдов. Николенька все чаще разговаривает с Дмитрием Нехлюдовым, они становятся друзьями. Настроенность их душ кажется Николеньке одинаковой. Постоянно совершенствоваться самому и таким образом исправить все человечество — к такой мысли приходит Николенька под влиянием своего друга, и это важное открытие он считает началом своей юности.

В привычной утренней суматохе снуют слуги, беспрерывно звонят в дверь посетители: артелыцик от Бурдье с платьем и запиской для барыни, Сахатов Сергей Иванович, бывший товарищ министра, элегантный господин, свободный и интересующийся всем на свете, доктор, регулярно наблюдающий барыню, Яков-буфетчик, вечно виноватый, неловкий и пугливый. Между доктором и Сахатовым завязывается и обрывается разговор о спиритизме. Всей беготнёй управляет камердинер Федор Иванович, «любитель» образования и политики, человек умный и добрый.

Новый звонок в дверь. Швейцар докладывает о приходе мужиков из курской деревни, хлопочущих о покупке земли. Среди них — Митрий Чиликин, отец буфетчика Семена, жениха Тани. Пока Федор Иванович у барина, мужики с гостинцами ждут под лестницей.

 

В нарастающей суете — между «вечным» разговором с Сахатовым о спиритизме, расспросами артельщика, объяснениями Федора Ивановича, новым гостем сына, — Леонид Федорович Звездинцев, отставной поручик конной гвардии, владетель двадцати четырёх тысяч десятин, мягкий, приятный джентльмен, — после долгих объяснений мужиков наконец уясняет их просьбу: принять сумму, собранную всем миром, в четыре тысячи рублей серебром сразу, а остальные деньги в рассрочку — как договаривались в прошлом году.

«То было прошлого года; тогда я соглашался, а теперь не могу», — отказывает Леонид Федорович. Мужики просят, настаивают: «Обнадёжил, мы и бумагу выправили…» Леонид Федорович обещает подумать и уносит бумагу в кабинет, оставляя крестьян в унынии.

В это время Василий Леонидович, которому, как всегда, позарез нужны деньги на очередную затею, узнав причину прихода мужиков, безуспешно пытается упросить отца и в конце концов получает нужную сумму у матери. Мужики, наблюдая молодого барина, в недоумении переговариваются между собой. «Для прокорму, скажем, родителев оставлен…»; «Этот прокормит, что и говорить».

Леонид Федорович Звездинцев, отставной поручик конной гвардии, владетель 24 тысяч десятин в разных губерниях. Свежий мужчина, около 60 лет, мягкий, приятный, джентльмен. Верит в спиритизм и любит удивлять других своими рассказами. Анна Павловна Звездинцева, его жена, полная, молодящаяся дама, озабоченная светскими приличиями, презирающая своего мужа и слепо верящая доктору. Дама раздражительная…

Между тем Бетси, младшая дочь Звездинцевых, кокетничая с Петрищевым, приятелем брата, болтая с Марьей Константиновной, учительницей музыки, наконец отпускает артельщика от Бурдье, все ещё ожидающего в передней: мать отказалась оплатить платье — маскарадный костюм Бетси — неприличный, слишком открытый. Бетси дуется: брат Вово только что получил триста рублей для покупки собак. Молодёжь собирается у Василия Леонидыча петь под гитару. Мужики, ожидая решения, дивятся происходящему.

Возвращается Семен, выполнив обычные поручения барыни. Таня с беспокойством наблюдает встречу отца с сыном, так как должны сговориться о свадьбе. Мужики с нетерпением ждут Федора Ивановича, от которого и узнают, что Леонид Федорович «в сеансе». Скоро и сам Леонид Федорович объявляет решение: духи велели отказать и бумагу не подписывать.

Растерянных крестьян неожиданно замечает барыня, помешанная на чистоте и боязни заразиться микробами. Поднимается крик, барыня требует полной дезинфекции, возвращает доктора, только что отпущенного до начала вечернего спиритического сеанса. Доктор советует обойтись «дёшево и сердито»: на бутылку воды столовую ложку салициловой кислоты, перемыть все, а «этих молодцов, разумеется, вон». Барыня, на ходу придумывая поручения слугам — главное — собачку любимую Фифку не простудить, — уезжает. Петрищев и Василий Леонидыч, довольные, пересчитывают деньги, полученные от maman.

В отсутствие господ Таня снова потихоньку возвращает мужиков. Они упрашивают Федора Ивановича ещё раз похлопотать за них. После новой неудачи Таня вдруг смекает, что, если бумагу «только подписать надо», она могла бы помочь: берет «документ», отсылает мужиков на улицу, а сама через Федора Ивановича вызывает барина «словечко сказать» по секрету, с глазу на глаз, и открывается ему, что Семен хочет на ней жениться, но водится за ним «спиритичество» — сядет за стол, а ложка сама ему в руки — прыг… Не опасно ли это? Леонид Федорович успокаивает Таню и, к радости, в точности по её плану отдаёт приказания Федору Ивановичу, а сам обдумывает, как посадить Семена на очередном сеансе новым медиумом. Напоследок Таня просит Федора Ивановича «заместо отца родного» быть её сватом, переговорить с отцом Семена.

В начале второго действия мужики и Федор Иванович в людской кухне обсуждают дела: сватовство, продажу земли, житье городское и деревенское, Танино обещание помочь. Их беседу прерывают хлопоты кухарки, жалобы кучера — от Василия Леонидыча трёх кобелей привели — «либо собакам в кучерской, либо кучерам жить». После ухода Федора Ивановича кухарка объясняет мужикам прелести барского житья и опасности «сладкой жизни»: всегда белые булки к чаю, сахар, кушанья разные, из занятий — карты да фортепиано с утра, балы да маскарады. Лёгкая работа и даровая пища «изгаживают» простого человека.

Таких ослабевших, погибших созданий немало — старый спившийся повар на печке, девушка Наталья, умершая в больнице. В кухне — бойком месте — то и дело толкотня, меняются люди. Семен, перед тем как сесть с господами, заглядывает на минутку переброситься несколькими словами с отцом — «коли, Бог даст, о земле сладимся, ведь я тебя, Семка, домой возьму». Таня забегает, поторапливает прислугу, потчует мужиков, на ходу рассказывая им случаи из господской жизни. «То-то, оно так кажется, что жизнь хорошая, а другой раз противно за ними все эти гадости убирать», — и напоследок показывает из-за фартука бумагу: «Стараюсь, стараюсь… Только бы одна штука удалась…»

На кухне появляются Василий Леонидович и Сахатов. Повторяется все тот же разговор с мужиками о продаже земли. Сахатов прячет ложку в сумку одного из них, уходят. Оставшиеся укладываются на ночь, гасят свет. Тишина, вздохи. Потом слышны топот шагов, шум голосов, двери растворяются настежь и стремительно вваливаются: Гросман с завязанными глазами, держащий за руку Сахатова, профессор и доктор, толстая барыня и Леонид Федорович, Бетси и Петрищев, Василий Леонидыч и Марья Константиновна, барыня и баронесса, Федор Иваныч и Таня. Мужики вскакивают. Ходят, ищут.

Гросман спотыкается о скамейку. Барыня замечает мужиков и снова поднимает истерику: кругом «дифтеритная зараза». На неё не обращают внимание, так все заняты поиском предмета. Гросман после кружения по кухне нагибается к сумочке третьего мужика и достаёт ложку. Общий восторг. Те же, без Бетси, Марьи Константиновны, Петрищева и Василия Леонидыча, под присмотром доктора, проверяют температуру, пульс Гросмана, перебивая друг друга, рассуждают о природе гипноза. Барыня все же устраивает скандал Леониду Федоровичу: «Вы знаете только свои глупости, а дом на мне. Вы заразите всех». Гонит мужиков и в слезах уходит. Таня со вздохом провожает крестьян в дворницкую.

Вечером того же дня в гостиной Леонида Федоровича прежние гости собрались для проведения «опытов». С нетерпением ждут Семена, нового медиума. Таня прячется в комнате. Ее замечает Бетси, и Таня открывает ей свой план. После ухода Бетси она вместе с Федором Иванычем убирает комнату: стол посреди, стулья, гитара, гармония. Беспокоятся о Семене — чист ли он. В поддёвке, вымытый, появляется Семен. Его наставляют: «Не думай, а отдавайся настроению: хочется спать — спи, хочется ходить — ходи <…> Можешь подняться на воздух…»

Когда Семен остаётся один, неслышно с ним рядом оказывается Таня. Семен повторяет её уроки: «…спички намочить. Махать — раз. <…> зубами трещать — два. Вот третье забыл…» — «А третье-то — пуще всего: как бумага на стол падёт — я ещё в колокольчик позвоню, — так ты сейчас же руками <…> захватывай. А как захватишь, так жми <…> как будто во сне <…> А как я на гитаре заиграю, так как будто просыпайся…» Все происходит по Таниному сценарию. Бумага подписана. Гости расходятся, оживлённо делясь впечатлениями. Таня одна, вылезает из-под дивана и смеётся. Ее замечает Григорий и грозит рассказать про её плутни и дурачества.

Театр представляет декорацию первого действия. Два «чужих» выездных лакея. Сверху спускаются княгиня с княжной. Бетси провожает их. Княгиня смотрит в книжечку, читает расписание своих визитов, Григорий надевает ей ботинки, затем обувает молодую княжну. На прощанье вспоминают последний сеанс. Григорий спорит с лакеями о разнице между их «низким» положением и господским: «Разницы нет никакой. Нынче я лакей, а завтра, может, и не хуже их жить буду». Уходит курить. Вслед ему: «ох, не любят таких вертунов». Сверху сбегает Петрищев, навстречу ему Коко Клинген. Перебрасываются шарадами, каламбурят, готовятся к репетиции домашнего спектакля, к маскараду. К ним присоединяется Бетси, со смехом рассказывая о вчерашнем спиритическом «спектакле» у отца. Их щебетанье чередуется разговорами слуг лакеев, нерасторопного Якова. К ним присоединяется Таня: бумагу уж отдала мужикам. Осталось только упросить хозяев дать расчёт — «оставаться нельзя здесь». Она и Яков снова просят заступничества Федора Иваныча, каждый о своём.

«Утренняя заря только что начинает окрашивать небосклон над Сапун-горою; тёмно-синяя поверхность моря уже сбросила с себя сумрак ночи и ждёт первого луча, чтобы заиграть весёлым блеском; с бухты несёт холодом и туманом; снега нет — всё черно, но утренний резкий мороз хватает за лицо и трещит под ногами, и далёкий неумолкаемый гул моря, изредка прерываемый раскатистыми выстрелами в Севастополе, один нарушает тишину утра… Не может быть, чтобы при мысли, что и вы в Севастополе, не проникло в душу вашу чувство какого-то мужества, гордости и чтоб кровь не стала быстрее обращаться в ваших жилах…»

Несмотря на то, что в городе идут боевые действия, жизнь идёт своим чередом: торговки продают горячие булки, а мужики — сбитень. Кажется, что здесь странно смешалась лагерная и мирная жизнь, все суетятся и пугаются, но это обманчивое впечатление: большинство людей уже не обращает внимания ни на выстрелы, ни на взрывы, они заняты «будничным делом». Только на бастионах «вы увидите… защитников Севастополя, увидите там ужасные и грустные, великие и забавные, но изумительные, возвышающие душу зрелища».

В госпитале раненые солдаты рассказывают о своих впечатлениях: тот, кто потерял ногу, не помнит боли, потому что не думал о ней; в женщину, относившую на бастион мужу обед, попал снаряд, и ей отрезали ногу выше колена. В отдельном помещении делают перевязки и операции. Раненые, ожидающие своей очереди на операцию, в ужасе видят, как доктора ампутируют их товарищам руки и ноги, а фельдшер равнодушно бросает отрезанные части тел в угол.

Здесь можно видеть «ужасные, потрясающие душу зрелища… войну не в правильном, красивом и блестящем строе, с музыкой и барабанным боем, с развевающимися знамёнами и гарцующими генералами, а… войну в настоящем её выражении — в крови, в страданиях, в смерти…». Молоденький офицер, воевавший на четвёртом, самом опасном бастионе, жалуется не на обилие бомб и снарядов, падающих на головы защитников бастиона, а на грязь. Это его защитная реакция на опасность; он ведёт себя слишком смело, развязно и непринуждённо.

По пути на четвёртый бастион всё реже встречаются невоенные люди, и всё чаще попадаются носилки с ранеными. Собственно на бастионе офицер-артиллерист ведёт себя спокойно (он привык и к свисту пуль, и к грохоту взрывов). Он рассказывает, как во время штурма пятого числа на его батарее осталось только одно действующее орудие и очень мало прислуги, но всё же на другое утро он уже опять палил из всех пушек.

Офицер вспоминает, как бомба попала в матросскую землянку и положила одиннадцать человек. В лицах, осанке, движениях защитников бастиона видны «главные черты, составляющие силу русского, — простоты и упрямства; но здесь на каждом лице кажется вам, что опасность, злоба и страдания войны, кроме этих главных признаков, проложили ещё следы сознания своего достоинства и высокой мысли и чувства… Чувство злобы, мщения врагу… таится в душе каждого». Когда ядро летит прямо на человека, его не покидает чувство наслаждения и вместе с тем страха, а затем он уже сам ожидает, чтобы бомба взорвалась поближе, потому что «есть особая прелесть» в подобной игре со смертью.

«Главное, отрадное убеждение, которое вы вынесли, — это убеждение в невозможности взять Севастополь, и не только взять Севастополь, но поколебать где бы то ни было силу русского народа… Из-за креста, из-за названия, из угрозы не могут принять люди эти ужасные условия: должна быть другая высокая побудительная причина — эта причина есть чувство, редко проявляющееся, стыдливое в русском, но лежащее в глубине души каждого, — любовь к родине… Надолго оставит в России великие следы эта эпопея Севастополя, которой героем был народ русский…»

 

Севастополь в мае.

Проходит полгода с момента начала боевых действий в Севастополе. «Тысячи людских самолюбий успели оскорбиться, тысячи успели удовлетвориться, надуться, тысячи — успокоиться в объятиях смерти» Наиболее справедливым представляется решение конфликта оригинальным путём; если бы сразились двое солдат (по одному от каждой армии), и победа бы осталась за той стороной, чей солдат выйдет победителем. Такое решение логично, потому что лучше сражаться один на один, чем сто тридцать тысяч против ста тридцати тысяч. Вообще война нелогична, с точки зрения Толстого: «одно из двух: или война есть сумасшествие, или ежели люди делают это сумасшествие, то они совсем не разумные создания, как у нас почему-то принято думать»

В осаждённом Севастополе по бульварам ходят военные. Среди них — пехотный офицер (штабс-капитан) Михайлов, высокий, длинноногий, сутулый и неловкий человек. Он недавно получил письмо от приятеля, улана в отставке, в котором тот пишет, как его жена Наташа (близкий друг Михайлова) с увлечением следит по газетам за передвижениями его полка и подвигами самого Михайлова. Михайлов с горечью вспоминает свой прежний круг, который был «до такой степени выше теперешнего, что когда в минуты откровенности ему случалось рассказывать пехотным товарищам, как у него были свои дрожки, как он танцевал на балах у губернатора и играл в карты с штатским генералом», его слушали равнодушно-недоверчиво, как будто не желая только противоречить и доказывать противное

Михайлов мечтает о повышении. Он встречает на бульваре капитана Обжогова и прапорщика Сусликова, служащих его полка, и они пожимают ему руку, но ему хочется иметь дело не с ними, а с «аристократами» — для этого он и гуляет по бульвару. «А так как в осаждённом городе Севастополе людей много, следовательно, и тщеславия много, то есть и аристократы, несмотря на то, что ежеминутно висит смерть над головой каждого аристократа и неаристократа… Тщеславие! Должно быть, оно есть характеристическая черта и особенная болезнь нашего века… Отчего в наш век есть только три рода людей: одних — принимающих начало тщеславия как факт необходимо существующий, поэтому справедливый, и свободно подчиняющихся ему; других — принимающих его как несчастное, но непреодолимое условие, и третьих — бессознательно, рабски действующих под его влиянием…»

Михайлов дважды нерешительно проходит мимо кружка «аристократов» и, наконец, отваживается подойти и поздороваться (прежде он боялся подойти к ним оттого, что они могли вовсе не удостоить его ответом на приветствие и тем самым уколоть его больное самолюбие). «Аристократы» — это адъютант Калугин, князь Гальцин, подполковник Нефердов и ротмистр Праскухин. По отношению к подошедшему Михайлову они ведут себя достаточно высокомерно; например, Гальцин берет его под руку и немного прогуливается туда-сюда только потому, что знает, что этот знак внимания должен доставить штабс-капитану удовольствие. Но вскоре «аристократы» начинают демонстративно разговаривать только друг с другом, давая тем самым понять Михайлову, что больше не нуждаются в его обществе.

Вернувшись домой, Михайлов вспоминает, что вызвался идти наутро вместо заболевшего офицера на бастион. Он чувствует, что его убьют, а если не убьют, то уж наверняка наградят. Михайлов утешает себя, что он поступил честно, что идти на бастион — его долг. По дороге он гадает, в какое место его могут ранить — в ногу, в живот или в голову.

Тем временем «аристократы» пьют чай у Калугина в красиво обставленной квартире, играют на фортепиано, вспоминают петербургских знакомых. При этом они ведут себя вовсе не так неестественно, важно и напыщенно, как делали на бульваре, демонстрируя окружающим свой «аристократизм». Входит пехотный офицер с важным поручением к генералу, но «аристократы» тут же принимают прежний «надутый» вид и притворяются, что вовсе не замечают вошедшего. Лишь проводив курьера к генералу, Калугин проникается ответственностью момента, объявляет товарищам, что предстоит «жаркое» дело.

Гальцин спрашивает, не пойти ли ему на вылазку, зная, что никуда не пойдёт, потому что боится, а Калугин принимается отговаривать Гальцина, тоже зная, что тот никуда не пойдёт. Гальцин выходит на улицу и начинает бесцельно ходить взад и вперёд, не забывая спрашивать проходящих мимо раненых, как идёт сражение, и ругать их за то, что они отступают. Калугин, отправившись на бастион, не забывает попутно демонстрировать всем свою храбрость: не нагибается при свисте пуль, принимает лихую позу верхом. Его неприятно поражает «трусость» командира батареи, о храбрости которого ходят легенды.

Не желая напрасно рисковать, полгода проведший на бастионе командир батареи в ответ на требование Калугина осмотреть бастион отправляет Калугина к орудиям вместе с молоденьким офицером. Генерал отдаёт приказ Праскухину уведомить батальон Михайлова о передислокации. Тот успешно доставляет приказ. В темноте под обстрелом противника батальон начинает движение. При этом Михайлов и Праскухин, идя бок о бок, думают только о том, какое впечатление они производят друг на друга. Они встречают Калугина, который, не желая лишний раз «себя подвергать», узнает о ситуации на бастионе от Михайлова и поворачивает обратно. Рядом с ними взрывается бомба, погибает Праскухин, а Михайлов ранен в голову. Он отказывается идти на перевязочный пункт, потому что его долг — быть вместе с ротой, а кроме того, за рану ему положена награда. Ещё он считает, что его долг — забрать раненого Праскухина или же удостовериться, что тот мёртв. Михайлов под огнём ползёт обратно, убеждается в гибели Праскухина и со спокойной совестью возвращается.

«Сотни свежих окровавленных тел людей, за два часа тому назад полных разнообразных высоких и мелких надежд и желаний, с окоченелыми членами, лежали на росистой цветущей долине, отделяющей бастион от траншеи, и на ровном полу часовни Мёртвых в Севастополе; сотни людей — с проклятиями и молитвами на пересохших устах — ползали, ворочались и стонали, — одни между трупами на цветущей долине, другие на носилках, на койках и на окровавленном полу перевязочного пункта; а всё так же, как и в прежние дни, загорелась зарница над Сапун-горою, побледнели мерцающие звезды, потянул белый туман с шумящего тёмного моря, зажглась алая заря на востоке, разбежались багровые длинные тучки по светло-лазурному горизонту, и все так же, как и в прежние дни, обещая радость, любовь и счастье всему ожившему миру, выплыло могучее, прекрасное светило».

На другой день «аристократы» и прочие военные прогуливаются по бульвару и наперебой рассказывают о вчерашнем «деле», но так, что в основном излагают «то участие, которое принимал, и храбрость, которую выказал рассказывающий в деле». «Всякий из них маленький Наполеон, маленький изверг и сейчас готов затеять сражение, убить человек сотню для того только, чтобы получить лишнюю звёздочку или треть жалованья».

Между русскими и французами объявлено перемирие, простые солдаты свободно общаются друг с другом и, кажется, не испытывают по отношению к противнику никакой вражды. Молодой кавалерийский офицер просто рад возможности поболтать по-французски, думая, что он невероятно умён. Он обсуждает с французами, насколько бесчеловечное дело они затеяли вместе, имея в виду войну. В это время мальчишка ходит по полю битвы, собирает голубые полевые цветы и удивлённо косится на трупы. Повсюду выставлены белые флаги.

«Тысячи людей толпятся, смотрят, говорят и улыбаются друг другу. И эти люди — христиане, исповедующие один великий закон любви и самоотвержения, глядя на то, что они сделали, не упадут с раскаянием вдруг на колени перед тем, кто, дав им жизнь, вложил в душу каждого, вместе с страхом смерти, любовь к добру и прекрасному, и со слезами радости и счастия не обнимутся как братья? Нет! Белые тряпки спрятаны — и снова свистят орудия смерти и страданий, снова льётся чистая невинная кровь и слышатся стоны и проклятия… Где выражение зла, которого должно избегать? Где выражение добра, которому должно подражать в этой повести? Кто злодей, кто герой её? Все хороши и все дурны… Герой же моей повести, которого я люблю всеми силами души, которого старался воспроизвести во всей красоте его и который всегда был, есть и будет прекрасен, — правда»

Севастополь в августе 1855 года

Из госпиталя на позиции возвращается поручик Михаил Козельцов, уважаемый офицер, независимый в своих суждениях и в своих поступках, неглупый, во многом талантливый, умелый составитель казённых бумаг и способный рассказчик. «У него было одно из тех самолюбии, которое до такой степени слилось с жизнью и которое чаще всего развивается в одних мужских, и особенно военных кружках, что он не понимал другого выбора, как первенствовать или уничтожиться, и что самолюбие было двигателем даже его внутренних побуждений».

На станции скопилось множество проезжающих: нет лошадей. У некоторых офицеров, направляющихся в Севастополь, нет даже подъёмных денег, и они не знают, на какие средства продолжить путь. Среди ожидающих оказывается и брат Козельцова, Володя. Вопреки семейным планам Володя за незначительные проступки вышел не в гвардию, а был направлен (по его собственному желанию) в действующую армию. Ему, как всякому молодому офицеру, очень хочется «сражаться за Отечество», а заодно и послужить там же, где старший брат.

Володя — красивый юноша, он и робеет перед братом, и гордится им. Старший Козельцов предлагает брату немедленно ехать вместе с ним в Севастополь. Володя как будто смущается; ему уже не очень хочется на войну, а, кроме того, он, сидя на станции, успел проиграть восемь рублей. Козельцов из последних денег оплачивает долг брата, и они трогаются в путь. По дороге Володя мечтает о героических подвигах, которые он непременно совершит на войне вместе с братом, о своей красивой гибели и предсмертных упрёках всем прочим за то, что те не умели при жизни оценить «истинно любивших Отечество», и т. д.

По прибытии братья отправляются в балаган обозного офицера, который пересчитывает кучу денег для нового полкового командира, обзаводящегося «хозяйством». Никто не понимает, что заставило Володю бросить спокойное насиженное место в далёком тылу и приехать без всякой для себя выгоды в воюющий Севастополь. Батарея, к которой прикомандирован Володя, стоит на Корабельной, и оба брата отправляются ночевать к Михаилу на пятый бастион. Перед этим они навещают товарища Козельцова в госпитале. Он так плох, что не сразу узнает Михаила, ждёт скорой смерти как избавления от страданий.

Выйдя из госпиталя, братья решают разойтись, и в сопровождении денщика Михаила Володя уходит в свою батарею. Батарейный командир предлагает Володе переночевать на койке штабс-капитана, который находится на самом бастионе. Впрочем, на койке уже спит юнкер Вланг; ему приходится уступить место прибывшему прапорщику (Володе). Сперва Володя не может уснуть; его то пугает темнота, то предчувствие близкой смерти. Он горячо молится об избавлении от страха, успокаивается и засыпает под звуки падающих снарядов.

Тем временем Козельцов-старший прибывает в распоряжение нового полкового командира — недавнего своего товарища, теперь отделённого от него стеной субординации. Командир недоволен тем, что Козельцов преждевременно возвращается в строй, но поручает ему принять командование над его прежней ротой. В роте Козельцова встречают радостно; заметно, что он пользуется большим уважением среди солдат. Среди офицеров его также ожидает тёплый приём и участливое отношение к ранению.

На другой день бомбардировка продолжается с новой силой. Володя начинает входить в круг артиллерийских офицеров; видна взаимная симпатия их друг к другу. Особенно Володя нравится юнкеру Влангу, который всячески предугадывает любые желания нового прапорщика. С позиций возвращается добрый штабс-капитан Краут, немец, очень правильно и слишком красиво говорящий по-русски. Заходит разговор о злоупотреблениях и узаконенном воровстве на высших должностях. Володя, покраснев, уверяет собравшихся, что подобное «неблагородное» дело никогда не случится с ним.

На обеде у командира батареи всем интересно, разговоры не умолкают несмотря на то, что меню весьма скромное. Приходит конверт от начальника артиллерии; требуется офицер с прислугой на мортирную батарею на Малахов курган. Это опасное место; никто сам не вызывается идти. Один из офицеров указывает на Володю и, после небольшой дискуссии, он соглашается отправиться «обстреляться» Вместе с Володей направляют Вланга. Володя принимается за изучение «Руководства» по артиллерийской стрельбе. Однако по прибытии на батарею все «тыловые» знания оказываются ненужными: стрельба ведётся беспорядочно, ни одно ядро по весу даже не напоминает упомянутые в «Руководстве», нет рабочих, чтобы починить разбитые орудия. К тому же ранят двух солдат его команды, а сам Володя неоднократно оказывается на волосок от гибели.

Вланг очень сильно напуган; он уже не в состоянии скрыть это и думает исключительно о спасении собственной жизни любой ценой. Володе же «жутко немножко и весело». В блиндаже Володи отсиживаются и его солдаты. Он с интересом общается с Мельниковым, который не боится бомб, будучи уверен, что умрёт другой смертью. Освоившись с новым командиром, солдаты начинают при Володе обсуждать, как придут к ним на помощь союзники под командованием князя Константина, как обеим воюющим сторонам дадут отдых на две недели, а за каждый выстрел тогда будут брать штраф, как на войне месяц службы станут считать за год и т. д.

Несмотря на мольбы Вланга, Володя выходит из блиндажа на свежий воздух и сидит до утра с Мельниковым на пороге, пока вокруг падают бомбы и свистят пули. Но поутру уже батарея и орудия приведены в порядок, а Володя начисто забывает об опасности; он только радуется, что хорошо исполняет свои обязанности, что не показывает трусости, а наоборот, считается храбрым.

Начинается французский штурм. Полусонный Козельцов выскакивает к роте, спросонья больше всего озабоченный тем, чтобы его не посчитали за труса. Он выхватывает свою маленькую сабельку и впереди всех бежит на врага, криком воодушевляя солдат. Его ранят в грудь. Очнувшись, Козельцов видит, как доктор осматривает его рану, вытирает пальцы о его пальто и подсылает к нему священника. Козельцов спрашивает, выбиты ли французы; священник, не желая огорчать умирающего, говорит, что победа осталась за русскими. Козельцов счастлив; «он с чрезвычайно отрадным чувством самодовольства подумал, что он хорошо исполнил свой долг, что в первый раз за всю свою службу он поступил так хорошо, как только можно было, и ни в чем не может упрекнуть себя». Он умирает с последней мыслью о брате, и ему Козельцов желает такого же счастья.

Известие о штурме застаёт Володю в блиндаже. «Не столько вид спокойствия солдат, сколько жалкой, нескрываемой трусости юнкера возбудил его». Не желая быть похожим на Вланга, Володя командует легко, даже весело, но вскоре слышит, что французы обходят их. Он видит совсем близко вражеских солдат, его это так поражает, что он застывает на месте и упускает момент, когда ещё можно спастись. Рядом с ним от пулевого ранения погибает Мельников. Вланг пытается отстреляться, зовёт Володю бежать за ним, но, прыгнув в траншею, видит, что Володя уже мёртв, а на том месте, где он только что стоял, находятся французы и стреляют по русским. Над Малаховым курганом развевается французское знамя.

Вланг с батареей на пароходе прибывает в более безопасную часть города. Он горько оплакивает павшего Володю; к которому по-настоящему привязался. Отступающие солдаты, переговариваясь между собою, замечают, что французы недолго будут гостить в городе. «Это было чувство, как будто похожее на раскаяние, стыд и злобу. Почти каждый солдат, взглянув с Северной стороны на оставленный Севастополь, с невыразимою горечью в сердце вздыхал и грозился врагам»

Семнадца­тилетняя девушка Маша остается сиротой. Она живёт в деревне со своей горничной Катей, младшей сестрой Соней и другой прислугой. Все домочадцы пребывают в состоянии траура и тоски по умершей матушке, единственную надежду в женское общество вносит приезд опекуна и старого друга покойного отца.

Сергей Михайлович помогает разобраться с семейными делами и помогает разрядить тяжёлую обстановку в доме. Маша постепенно влюбляется в своего покровителя; влюбляется в Машу и 37-летний Сергей Михайлович, хотя и постоянно сомневается в своём выборе и говорит об этом Маше:

Разве не было бы для вас несчастье соединить свою жизнь с человеком старым, отжившим, который только сидеть хочет, тогда как у вас там бог знает что бродит, чего хочется.

Маша убеждает Сергея Михайловича в искренности своих чувств, и они решают жениться. После свадьбы Маша переезжает в имение к своему мужу, и счастливая семейная жизнь накрывает их с головой.

Через какое-то время Маша начинает скучать и тяготиться деревенской жизнью, в которой не происходит ничего нового. Сергей Михайлович угадывает настроение своей жены и предлагает ехать в Петербург.

В городе Маша знакомится со светским обществом, она пользуется популярностью среди мужчин и это очень льстит ей. В какой-то момент Маша понимает, что муж тяготится жизнью в городе и решает ехать обратно в деревню, но кузина Сергея Михайловича уговаривает Машу ехать на раут, куда специально приедет принц М., ещё с прошлого бала желавший познакомиться с Машей. Возникает размолвка между Сергеем Михайловичем и Машей от непонимания с двух сторон: Маша говорит, что готова «пожертвовать» раутом и поехать в деревню, а Сергея Михайловича возмущает «жертва» Маши. С этого дня их отношения меняются.

Отношения наши ‹…› как будто остановились, застыли и не могли сделаться ни хуже, ни лучше.

У семьи появляется первый сын, но материнское чувство овладевает Машей на короткий срок и она снова начинает тяготиться спокойной и ровной семейной жизнью, хотя они и живут большую часть времени в городе.

Однажды на прогулке по замку вместе с давней подругой Л. М. Маша попадает в неловкую ситуацию, которая заканчивается тем, что итальянец целует Машу. Испытывая стыд и отвращение к ситуации, Маша едет к мужу, который в это время находился в другом городе. Маша уговаривает Сергея Михайловича немедленно ехать в деревню, но при этом не рассказывает ему ничего о случившемся с нею. В деревне всё возвращается на круги своя, но Машу тяготит невысказанное чувство обиды и раскаяния, ей кажется, что муж сильно отдалился от неё, и она хочет вернуть первона­чальное чувство влюблённости, которое было между ними.

Роман заканчивается тем, что Маша и Сергей Михайлович высказывают друг другу все свои чувства и накопившиеся обиды: муж признаётся в том, что былое чувство не вернуть и что прежняя любовь переросла в другое чувство. Маша понимает и принимает позицию мужа.

С этого дня кончился мой роман с мужем; старое чувство стало дорогим, невозвратимым воспоминанием, а новое чувство любви к детям и к отцу моих детей положило начало другой, но уже совершенно иначе счастливой жизни, которую я ещё не прожила в настоящую минуту…

На панихиде все испытывают неловкое чувство, вызванное осознанием общего притворства скорби. Единственное спокойное, и оттого значительное, лишь лицо Ивана Ильича, на котором было «выражение того, что то, что нужно было сделать, сделано, и сделано правильно. Кроме того, в этом выражении был ещё упрёк или напоминание живым». Вдова Прасковья Федоровна старается узнать у Петра Ивановича, которого называет «истинным другом Ивана Ильича», нельзя ли получить по случаю смерти побольше денег от казны. Петр Иванович ничего не может посоветовать и прощается. Ему приятно вдохнуть чистый воздух на улице после запаха ладана и трупа, и он спешит к приятелю Федору Васильевичу, чтобы не очень опоздать к карточной игре.

«Прошедшая история жизни Ивана Ильича была самая простая,и обыкновенная и самая ужасная». У его отца, тайного советника, было три сына. Старший, холодный и аккуратный, сделал такую же карьеру, как и отец. Младший был неудачник, родственники не любили встречаться с ним и без крайней необходимости о нем не вспоминали. Иван Ильич был средним между братьями не только по возрасту, но и по всему, что составляет и направляет человеческую жизнь.

В юности уже определились его качества, которые потом не изменились — Иван Ильич был умный, способный, живой и общительный человек, строго исполняющий жизненные правила, принятые стоящими выше его людьми. Если он когда и отступал от этих правил, то оправдывал себя тем, что подобные поступки совершались и высоко стоящими людьми и не считались дурными, — и успокаивался.

Хорошо кончив курс правоведения, Иван Ильич при помощи отца получает в провинции должность чиновника особых поручений. Он служит честно, гордится своей честностью, вместе с тем приятно и прилично веселится — в пределах принятых в обществе норм порядочности, делает хорошую карьеру. Он становится судебным следователем — новое назначение требует переезда в другую губернию. Иван Ильич оставляет прежние связи и заводит новые так, что жизнь его становится ещё более приятной. Он встречается с будущей своей женой, и, хотя мог рассчитывать на более блестящую партию, решает жениться, так как невеста ему приятна и к тому же выбор Ивана Ильича выглядит правильным в глазах людей, стоящих выше него в свете.

Первое время после свадьбы жизнь Ивана Ильича не изменяется и даже становится более приятной и одобряемой обществом. Но постепенно, особенно с рождением первого ребёнка, супружеская жизнь усложняется, и Иван Ильич вырабатывает в себе определённое к ней отношение. Он требует от супружества только тех удобств, которые находит, восполняя ощущение собственной независимости в делах службы. Это отношение приносит свои плоды — в общественном мнении Иван Ильич принят и как хороший семьянин, и как хороший служака. Через три года его делают товарищем прокурора и через семь лет службы в одном городе переводят на место прокурора в другую губернию.

Проходит семнадцать лет со времени женитьбы. За это время родилось пятеро детей, трое из них умерло, старшей дочери уже шестнадцать лет, она учится дома, мальчика Прасковья Федоровна отдаёт в гимназию назло мужу, который хотел видеть сына в правоведении. Во всех раздорах и невзгодах семьи Прасковья Федоровна винит мужа, но он уклоняется от ссор. Весь интерес жизни Ивана Ильича поглощается службой. Денег не хватает на жизнь, и Иван Ильич в 1880 г., самом тяжёлом в его жизни, решает ехать в Петербург просить места в пять тысяч жалованья. Поездка эта завершается удивительным, неожиданным успехом. Запнувшаяся было жизнь опять обретает характер приятности и приличия.

Осматривая новую квартиру, Иван Ильич падает с лесенки и ударяется боком о ручку оконной рамы. Ушиб болит, но скоро проходит. Несмотря на некоторые несогласия, семейная жизнь протекает благополучно и заполнена заботами нового устройства. Служба у Ивана Ильича идёт легко и приятно, он даже чувствует виртуозность, с которой ведёт свои дела.

Он здоров — нельзя назвать нездоровьем странный вкус во рту и неловкость в левой стороне живота. Но со временем эта неловкость переходит в тяжесть, потом в боль, которая сопровождается дурным расположением духа. Все чаще он становится раздражён, особенно после того, как жена настаивает на обращении к докторам. Иван Ильич подчиняется ей и подвергается унизительным, с его точки зрения, медицинским осмотрам. Доктора увиливают от прямых ответов на вопросы об опасности болезни, и это ещё больше раздражает Ивана Ильича, Он исполняет все предписания врачей, находя в этом утешение, но боль усиливается. Жена постоянно делает замечания, находя, что Иван Ильич недостаточно строго исполняет предписанное лечение.

На службе он начинает замечать, что к нему приглядываются, как к человеку, который может освободить место. Болезнь прогрессирует. И уже не с раздражением, а с ужасом и мучениями физическими он не спит ночами, страдает без единого человека рядом, кто мог бы понять и пожалеть. Боли усиливаются, и в промежутках облегчения Иван Ильич понимает, что не в почке дело, не в болезни, а «в жизни и <…> смерти. Да, жизнь была и вот уходит, уходит, и я не могу удержать её. То я здесь был, а теперь туда! Куда? <…> Неужели смерть? Нет, не хочу». Он всегда с досадой ждёт, когда уйдёт жена, приходящая помочь ему, и все думает о боли, о смерти, называя её для себя коротким словом «она». Он знает, что умирает, но никак не может понять этого. И вспомнившийся силлогизм: «Кай — человек, люди смертны, потому Кай смертен», — он не может применить к себе.

В страшном положении Ивана Ильича является ему и утешение. Это чистый, свежий мужик Герасим, слуга, приставленный ухаживать за умирающим. Простота и лёгкость, с которыми Герасим исполняет свои обязанности, умиляет Ивана Ильича. Он чувствует неумение Герасима лгать и притворяться перед лицом смерти, и это странным образом успокаивает Ивана Ильича. Он просит Герасима держать подолгу на плечах свои ноги, в таком положении боль уходит, и Иван Ильич любит при этом говорить с Герасимом. Герасим жалеет Ивана Ильича просто и по-настоящему.

Идут последние дни, наполненные муками физическими и нравственными. Встречи с домашними, с врачами заставляют страдать Ивана Ильича, и, когда эти люди уходят, он чувствует, что вместе с ними уходит ложь, но боль остаётся. И он посылает за Герасимом.

Когда Ивану Ильичу становится совсем плохо, он причащается. В ответ на вопрос жены, не лучше ли ему, он отвечает: «Да». И вместе с этим словом видит весь обман, скрывающий жизнь и смерть. С этой минуты три дня он кричит, не переставая, один звук «У-у!», оставшийся от крика «Не хочу!». За час до смерти к нему пробирается сын-гимназистик, и рука Ивана Ильича попадает на его голову. Сын хватает руку, прижимает к губам и плачет. Иван Ильич видит сына и чувствует жалость к нему. Сына уводят. Иван Ильич прислушивается к боли, ищет привычный страх смерти и не находит. Вместо смерти появляется свет. «Кончена смерть, её нет больше», — говорит он себе, останавливается на половине вздоха, потягивается и умирает.