ОЧЕНЬ КРАТКО Совесть превращается в грязную тряпку и каждый желает от неё избавиться. Поскитавшись по свету, нашла она пристанище в чистом сердце ребёнка. Она вырастет вместе с ним и будет управлять миром.
Пропала совесть, а люди жили по-прежнему. Некоторые даже почувствовали себя свободнее, удобнее стало льстить, обманывать, клеветать и подставлять подножки ближним. Ничего не огорчало людей и не заставляло их задуматься.
Исчезли досадные призраки, а вместе с ними улеглась и та нравственная смута, которую приводила за собой обличительница-совесть.
Самые умные поняли, что избавились от последнего ига, и поспешили этим воспользоваться.
А совесть, оплёванная и истоптанная, лежала на дороге, и каждый отшвыривал её ногой как грязную, ненужную тряпку. Продолжалось это, пока «негодную тряпицу» не подобрал несчастный пропойца, понадеявшийся получить за неё шкалик.
Вдруг голова пропойцы освободилась от винных паров, к нему вернулась память, проснулся страх. Прошлое показалось ему «сплошным безобразным преступлением». На его руках и прежде были цепи, но проснувшаяся совесть вдвое утяжелила их. Толпа смотрела на плачущего пропойцу и издевалась над ним, не понимая, что «лютейшая из всех горестей, — это горесть внезапно обретённой совести».
От совести надо было поскорее избавиться, и пропойца оставил её в питейном доме, где торговал его знакомый Прохорыч. Совесть немедленно шепнула ему, что народ спаивать нехорошо, да ещё и с липовым патентом. Понял Прохорыч, что теперь ему осталось только разориться, но его жена думала по-другому. Рано утром она выкрала у мужа совесть и сунула её в карман пальто квартального надзирателя.
Квартальный надзиратель Ловец шёл мимо питейного дома на рынок, чтобы собрать с торговцев мзду.
Вид у него был не то чтоб наглый, а устремительный. Руки были не то чтоб слишком озорные, но охотно зацепляли все, что попадалось по дороге. Словом сказать, был лихоимец порядочный.
Обретя совесть, Ловец вдруг понял, что товары на рынке принадлежат вовсе не ему, и запускать лапу в чужое имущество нехорошо. Мужики увидели, что Ловец очумел, и начали над ним издеваться. К жене он вернулся без добычи, пальто снял и тут же стал прежним — совесть-то в кармане осталась.
Решил Ловец вернуться на рынок, надел пальто, вышел на улицу и тут же почувствовал давление совести. Ему показалось, что даже деньги у него в кошельке не его, и Ловец раздал их народу, а домой толпу нищих привёл и велел жене накормить их.
Жена увидела, что с мужем что-то неладное происходит, уложила его спать, а сама пошарила в карманах его пальто и нашла совесть. Стала она думать, кому бы совесть сбыть, чтобы она человека не отяготила, «а только маленько в беспокойство привела», и решила, что лучше всего для этого подходит бывший откупщик, нынешний финансист и железнодорожный изобретатель, еврей Самуил Давыдыч Бржоцский.
Тщедушный Самуил Давыдыч геройски выдержал все пытки совести, но не возвратил ни копейки из украденных им денег. Совесть он пожертвовал «в некоторое благотворительное учреждение, состоявшее в заведовании одного знакомого ему генерала», приложив к ней сторублёвую ассигнацию.
Долго передавали бедную совесть из рук в руки и думали только о том, как от неё быстрее отделаться. Наконец, совести и самой надоело скитаться.
— За что вы меня тираните! — жаловалась бедная совесть, — за что вы мной, словно отымалкой какой, помыкаете?
Попросила она своего последнего владельца, нищего мещанина, найти русское дитя и спрятать её в его чистом сердце. Может, хоть младенец совесть приютит и в люди выведет. Мещанин так и сделал.
Ребёнок вырастет вместе с живущей в нём совестью, сам станет большим и совесть вырастет. Станет она распоряжаться всем сама, и несправедливость, коварство и насилие исчезнут.
